Неточные совпадения
— Не
напоминай, не тревожь прошлого: не воротишь! — говорил Обломов с мыслью на лице, с полным сознанием рассудка и воли. — Что ты хочешь делать со мной? С тем миром, куда ты влечешь меня, я распался навсегда; ты не спаяешь, не составишь две разорванные половины. Я прирос к этой яме больным местом: попробуй оторвать — будет
смерть.
Мы застали Р. в обмороке или в каком-то нервном летаргическом сне. Это не было притворством;
смерть мужа
напомнила ей ее беспомощное положение; она оставалась одна с детьми в чужом городе, без денег, без близких людей. Сверх того, у ней бывали и прежде при сильных потрясениях эти нервные ошеломления, продолжавшиеся по нескольку часов. Бледная, как
смерть, с холодным лицом и с закрытыми глазами, лежала она в этих случаях, изредка захлебываясь воздухом и без дыхания в промежутках.
— Говорите о финансах, но не говорите о нравственности, я могу принять это за личность, я вам уже сказал это в комитете. Если же вы будете продолжать, я… я не вызову вас на дуэль (Тьер улыбнулся). Нет, мне мало вашей
смерти, этим ничего не докажешь. Я предложу вам другой бой. Здесь, с этой трибуны, я расскажу всю мою жизнь, факт за фактом, каждый может мне
напомнить, если я что-нибудь забуду или пропущу. И потом пусть расскажет свою жизнь мой противник!
Дедушка
смерть не любит, когда Настасья ему об игральщиках
напоминает. Он сознаёт, что в этом отношении за ним накопилась неоплатная недоимка, и сердится.
Я отвечал ему, что если он будет приходить ко мне как «утешитель» (потому что, если бы даже он и молчал, то все-таки приходил бы как утешитель, я это объяснил ему), то ведь этим он мне будет, стало быть, каждый раз
напоминать еще больше о
смерти.
Хорошо и любовно зажил Родион Потапыч с молодой женой и никогда ни одним словом не
напоминал ее прошлого: подневольный грех в счет не шел. Но Марфа Тимофеевна все время замужества оставалась туманной и грустной и только перед
смертью призналась мужу, чтó ее заело.
Все время, покуда тело бабушки стоит в доме, я испытываю тяжелое чувство страха
смерти, то есть мертвое тело живо и неприятно
напоминает мне то, что и я должен умереть когда-нибудь, чувство, которое почему-то привыкли смешивать с печалью.
По одной из стен ее в алькове виднелась большая кровать под штофным пологом, собранным вверху в большое золотое кольцо, и кольцо это держал не амур, не гений какой-нибудь, а летящий ангел с смертоносным мечом в руке, как бы затем, чтобы почиющему на этом ложе каждоминутно
напоминать о
смерти.
«Боже преславный, всякого блага начало, милосердия источниче, ниспошли на нас, грешных и недостойных рабов твоих, благословение твое, укрепи торжественное каменщическое общительство наше союзом братолюбия и единодушия; подаждь, о господи, да сие во
смерти уверяющее свидетельство
напоминает нам приближающуюся судьбину нашу и да приуготовит оно нас к страшному сему часу, когда бы он нас ни постигнул; да возможем твоею милосердою десницей быть приятыми в вечное царствование твое и там в бесконечной чистой радости получить милостивое воздаяние смиренной и добродетельной жизни».
Вот эту-то
смерть и
напомнил мне раздавленный репей среди вспаханного поля.
— Я не совсем согласен с тобою, — начал он, — не всегда природа намекает нам на… любовь. (Он не сразу произнес это слово.) Она также грозит нам; она
напоминает о страшных… да, о недоступных тайнах. Не она ли должна поглотить нас, не беспрестанно ли она поглощает нас? В ней и жизнь и
смерть; и
смерть в ней так же громко говорит, как и жизнь.
— Ах, мерзавцы! — гремит Далматов и продолжает чихать на весь сад. Мы исчезаем. На другой день как ни в чем не бывало Далматов пришел на репетицию, мы тоже ему виду не подали, хотя он подозрительно посматривал на мою табакерку, на Большакова и на Давыдова. Много после я рассказал ему о проделке, да много-много лет спустя, незадолго до
смерти В.Н. Давыдова, сидя в уборной А.И. Южина в Малом театре, мы вспоминали прошлое. Давыдов
напомнил...
— Я знаю, что это нелегко, Ирина, я то же самое говорю тебе в моем письме… Я понимаю твое положение. Но если ты веришь в значение твоей любви для меня, если слова мои тебя убедили, ты должна также понять, что я чувствую теперь при виде твоих слез. Я пришел сюда как подсудимый и жду: что мне объявят?
Смерть или жизнь? Твой ответ все решит. Только не гляди на меня такими глазами… Они
напоминают мне прежние, московские глаза.
Не ожидая помощи, изнуренные трудами и голодом, с каждым днем теряя надежды, люди в страхе смотрели на эту луну, острые зубья гор, черные пасти ущелий и на шумный лагерь врагов — всё
напоминало им о
смерти, и ни одна звезда не блестела утешительно ля них.
Несмотря, однако ж, что все здесь
напоминало частые и страшные случаи ушибов, перелома ребер и ног, падений, сопряженных со
смертью, что жизнь человеческая постоянно висела здесь на волоске и с нею играли, как с мячиком, — в этом светлом коридоре и расположенных в нем уборных встречались больше лица веселые, слышались по преимуществу шутки, хохот и посвистыванье.
Я дерзну
напомнить вам то время, когда Россия, сражаясь с сильным внешним неприятелем, видела язву,
смерть, волнение в стенах Московских и скоро после — безумный, яростный бунт, который пламенною рекою разливался по обширным странам ее; когда завистники Екатерины, сильные Цари, радовались нашему бедствию и грозили Ей новою войною… тогда, тогда надлежало видеть славу мужественных Ее добродетелей!
Храпону было очень жаль Сганареля, но он ему ничем пособить не мог. —
Напоминаю, что там, где это происходило, никому никогда никакая провинность не прощалась, и скомпрометировавший себя Сганарель непременно должен был заплатить за свои увлечения лютой
смертью.
— Да, — ответил он задумчиво. — Это
напомнило мне одну историю и одного человека… Вот вы сказали о действии мороза и о добрых чувствах. Нет, мороз — это
смерть. Думали ли вы, что в человеке может замерзнуть, например… совесть?
И к чему очень уж много делов затевать, коли всё равно умрёшь? Для чего готовим себя, ежели гольём жизнь-то взять? Для
смерти… С чем пойдём пред лицо господа? Вот душа-то и
напоминает: встрепыхнись, дескать, человек, потому что час твой тебе неведом… Господи, помилуй!»
— Моя жизнь пропала, — говорил он. — Я не жил! Ваше молодое лицо
напоминает мне мою погибшую юность, и я бы согласился до самой
смерти сидеть здесь и глядеть на вас. С удовольствием я взял бы вас с собой в Петербург.
Собор внутри был полон таинственной, тяжелой тьмы, благодаря которой стрельчатые узкие окна казались синими, а купол уходил бесконечно в вышину. Пять-шесть свечей горело перед иконами алтаря, не освещая черных старинных ликов и лишь чуть поблескивая на ризах и на острых концах золотых сияний. Пахло ладаном, свечной гарью и еще той особенной холодной, подвальной сыростью древнего храма, которая всегда
напоминает о
смерти.
Нехорошо скрывать от больного то, что он может умереть от своей болезни. Надо, напротив,
напоминать ему об этом. Скрывая это от него, мы лишаем его того блага, которое дает ему болезнь, вызывая в нем сознанием близости
смерти усиление сознания духовной жизни.
В последние годы дом этот
напоминал благочестивого человека, который, узнав о приближении своей
смерти, махнул на всё рукой и пустился во все тяжкие, чтобы хотя денек пожить по-человечески.
Евангел повествовал, что, по внезапной
смерти Горданова, за которою не замедлил еще более неожиданный «скоропостижный брак неутешной вдовицы Глафиры Васильевны Бодростикой с Генрихом Ропшиным», дело о самой
смерти покойного Бодростина как-то вдруг стушевалось и все остаются довольны, не исключая главного виновника, умопомраченного Висленева, сидящего в сумасшедшем доме, чем он не только не обижен, но, напротив, необыкновенно дорожит этим удобным положением и сам до того за него стоит, что когда кто-то над ним подшутил, будто жена намеревается его оттуда вынуть и взять на поруки, то Жозеф страшно этим встревожился и сам всем
напоминал, что он опасный помешанный и убийца, на каковом основании и упрашивал не выдавать его жене, а, напротив, приковать на самую толстую цепь и бросить ключ в море, дабы ни жена, ни Кишенский как-нибудь не похитили его насильственным или тайным образом.
И, лежа, он думал о своей душе, о старости, о недавнем ударе, который так напугал и живо
напомнил о
смерти.
Чуткое сердце старухи Хвостовой угадало причины этого состояния духа выздоравливающего и занялось изысканием средств оказать ему радикальную помощь. Она поняла, что все здесь, в Москве и московском доме должно было
напоминать молодому человеку ту, за которую он неустрашимо посмотрел в глаза преждевременной
смерти. Его надо было по совершенном выздоровлении удалить из этого дома, из Москвы.
Это была, в полном смысле слова, русская красавица. Темно-русая, с правильным овалом лица, белая, пушистая кожа которого оттенялась неуспевшим еще исчезнуть румянцем. Соболиные брови окаймляли большие иссине-серые глаза, широко открытые с выражением предсмертного ужаса. Только их страшный взгляд
напоминал о
смерти перед этой полной жизни и встречающейся редко, но зато в полной силе, огневой русской страсти, молодой, роскошно развившейся женщины-ребенка.
И потому не говорю: возвратите его святым его обязанностям, —
напоминаю только гибель любимого человека, твержу только: спасите его от плахи и унижения, которое для него еще ужаснее
смерти.
Наконец рассказал ей свою историю с Фиоравенти, это наслание на него божие,
напомнил ей ее муки, приготовления к
смерти, явление итальянца и каким образом он, для спасения ее, приступил к ужасной клятве, полагая, что корыстолюбивый врач хотел требовать только непомерной платы за свои труды.
В позоре и
смерти моей видела она свое личное торжество и унижение смелой истины…” Здесь духовник прервал Паткуля,
напомнив ему, что не время заниматься делами земли.
Лима. Рост, черные волосы
напоминают мне проводника моего при Эррастфере. Да тот худо говорил по-русски, как мне докладывал ариергардный офицер, которому он отдал кошелек с деньгами. Правда, мне, сколько припомнить могу, он довольно речисто произнес: «Стой! овраг — и
смерть!» И теперь эти слова отдаются в ушах моих.
Несмотря на первую сердечную рану, которую нанесла ему жизнь
смертью Глаши, Суворов не предался отчаянию, не отстал от дела. Он только еще более ушел в самого себя и в исполнение своих служебных обязанностей и в изучении военных наук старался найти забвение происшедшего. Он и достиг этого. И если образ Глаши и устремленные на него ее глаза и мелькали порой перед Александром Васильевичем, то лишь для того, чтобы
напомнить ему его клятву о сохранении целомудрия.
Тяжесть головы и груди
напоминала ему о возможности и для него страданий и
смерти.